Глава первая. Мировая политика: политическая реальность и предметное поле дисциплины

Трансформация политической системы мира

С конца ХХ столетия наряду с устоявшимся термином «международные отношения» в научный оборот все настойчивее входит понятие «мировая политика».  Есть основания для этого? Не происходит ли дублирование семантического ряда? Попробуем разобраться в этом вопросе.

Международные отношения возникают в начале ХХ в. в качестве самостоятельной дисциплины в Великобритании^[1]. Их задачей становится поиск решения вопроса о том, что заставляет государства вступать в войны и как предотвратить столкновения подобные Первой мировой войне. Предотвратить Вторую мировую войну, как известно, не удалось. Тем не менее, в рамках дисциплины оказался накопленным огромный теоретический и эмпирический материал о ведущих государствах мира и их взаимоотношениях.

Во второй половине ХХ столетия  происходят три важных события. Первое связано с крушением колониальной системы, в результате чего в единой политической системе мира, основанной на принципах национального суверенитета, которые были заложены мирными договорами 1648 г., оказались очень разнородные государства. Разумеется, в Вестфальской системе государства никогда не были однородными. Однако в ХХ столетии ко всем прочим параметрам разнородности (размер территории, экономическое развитие и т.п.) прибавилось еще одно — различие в отношении к самой Вестфальской системе, ставшей впервые за историю своего развития глобальной. На расслоение государств во второй половине ХХ в. по этому параметру обращает внимание, в частности Дж.Поджи^[2]. Внутри этой системы стали формироваться и функционировать:

1. Государства, ориентированные, преимущественно на Вестфальские межгосударственные отношения, признающие и отстаивающие принцип национального суверенитета (государства Модерна);
2. Государства, которые в рамках интеграционных процессов в значительной степени перераспределили свой суверенитет в рамках наднациональных и внутринациональных институтов (государства Постмодерна);
3. Государства традиционной культуры, строящие свои отношений в значительной степени на довестфальских принципах  (родоплеменных и т.д.). Ранее многие из этих государств были колониями и не выступали самостоятельно на мировой арене (государства Премодерна). К этой же категории следует отнести несостоявшиеся государства, государства непризнанные или частично признанные — все они оказываются вне Вестфальской системы.

В результате в единой политической системе оказались принципиально различные государства. И эти различия увеличиваются. Исследуя современные государства, правда, в несколько в ином ракурсе, А.Ю. Мельвиль приходит к выводу о «разбегающейся политической вселенной»^[3].

Второе важное событие конца ХХ в. заключается в активном выходе на мировую арену негосударственных транснациональных акторов — НПО, ТНК и т.д. На этот факт еще в начале 1970-х гг. обратили внимание Р. Кохэн и  Дж. Най, которые писали об изменении политической системы мира основанной на принципах Вестфаля, где единственным актором было государство^[4]. В дальнейшем активность транснациональных акторов сопровождалась следующими сдвигами:

1. Увеличением их числа на мировой арене. (так, наблюдается резкий рост  количества НПО — более 30 тыс.,  ТНК — более 70 тыс. и т.д.);
2. Вовлечением большого количества людей в транснациональные отношения;
3. Расширением географии их деятельности. В настоящее время различные транснациональные акторы действуют фактически по всему миру;
4. Охватом ими практически всех сфер деятельности, включая сферу безопасности, которая традиционно была государственной. В качестве примера можно привести деятельность неправительственных организаций по борьбе за запрет противопехотных мин, или деятельность частных военных компаний (в том числе, Blackwater) в зонах конфликта.
5. Появлением новых акторов, которые становятся транснациональными. В частности, приобретает собственные очертания в качестве транснационального актора «глобальные СМИ», т.е. СМИ ориентированные на всемирную, главным образом, англоязычную аудиторию. К их числу относятся, например, CNN, SkyNews и др. каналы. Именно сетевая организация, по мнению О.В. Зегонова^[5], позволяет такого рода СМИ несмотря на различия и конкуренцию, действовать как единому актору мировой политики, формируя глобальную повестку дня.
6. Гибридизацией акторов, невозможностью жесткого разделения на государственные и негосударственные акторы, созданием различного типа партнерств государства и бизнеса, НПО и государства, бизнеса и НПО и т.п.
7. Пересечением функций акторов, т.к. каждый из них, расширяя свои традиционные функции, начинает заниматься «не своим делом»: государство — бизнесом, НПО — безопасностью и т.п.

Наконец, третьим важнейшим моментом, повлиявшим на политическое развитие мира во второй половине ХХ столетия, стала научно-техническая революция. В результате нее слабому государству или даже небольшой группе людей оказывается под силу нанести ущерб другим, который ранее могли осуществить только ведущие государства-лидеры. Современный мир оказался зависимым не только от поведения сильных, но и слабых.

Изменения, происходящие в различных политических сферах

Изменение политической организации мира не могло не повлиять на все сферы мировой политики. В области безопасности выход транснациональных акторов, а также размывание, ставшей привычной за более, чем 300-летнюю историю государтсвенно-центричной системы, а вместе с ней и идентичности, связанной с государством (француз, американец, немец и т.п.), породил феномен международного терроризма в лице «Аль-Каиды», выдвинувшей исламистский проект. Терроризм, разумеется, не новое явление, международные связи террористов были и ранее. Однако, если прежде террористические организации сосредотачивались на сепаратистских целях (например, баски) или действовали в рамках национально-освободительного движения, т.е. ставили своей целью приход к власти на ограниченной территории — в части государства, в государстве или группе государств, то лидеры «Аль-Каиды» выступили с проектом, подразумевающим распространения ислама в мировом масштабе. Главная проблема состоит именно в попытках активной реализации данного проекта на глобальном уровне путем террористических методов, что превращает проект в исламистский. Террористический же метод нужен, согласно представлениям лидеров «Аль-Каиды», для того, чтобы окончательно расшатать существующую политическую систему мира с лидерством в ней Соединенных Штатов^[6].

Сам факт нападения «Аль-Каида» на территорию США 11 сентября 2001 г. явился политическим вызовом неправительственного образования сильнейшему в военно-политическом и экономическом отношениях государству в мире, которое стало символом государственно-центристской системы мира (не случайно, удары были нанесены по Всемирному торговому центру и Пентагону). США, будучи ведущей в военном отношении державой, оказались абсолютно беззащитными на своей же территории^[7]. В принципе США здесь не исключение. Оборона любого государства веками выстраивалась так, что его потенциальным противником выступало другое государство. Внутренние угрозы всегда были характерны скорее для слабых государств и вели к переворотам, или дестабилизации. После 11 сентября 2001 г. это оказалось не так: стало очевидным, что «нападению изнутри» подвержено любое государство, в том числе и сильное.

Можно указывать, на идеалистичность исламистского проекта, его недостаточную проработанность на сегодняшний день, на то, что в конце ХIХ в. ультрареволюционные организации также использовали терроризм для попыток более справедливой, по их мнению, политической организации. И тем не менее, существенным отличием сегодняшнего терроризма, получившего название «международного», являются действия в принципиально иных условиях научно-технического развития.

Еще один важный момент, который следует учитывать, заключается в том, что исламистский проект возник в очень сложном регионе, крайне насыщенном конфликтами. Это и Ближневосточный конфликт, и иракский, и афганский конфликты, и конфликты на Кавказе, который географически примыкает к Ближнему и Среднему Востоку и который близок им в конфессиональном отношении, и др. конфликты. Наличие глобального проекта дает всем этим конфликтам принципиально иную идейную основу, превращая ряд частных конфликтов в «цивилизационное» противостояние и резко расширяя социальную базу поддержки альтернативного проекта.

В результате активной деятельности негосударственных акторов в регионе Большого Ближнего Востока там, пока, правда, лишь эвентуально, очерчивается союз государств (Ирана и Сирии) с негосударственными акторами («Хизбаллой» и ХАМАСОМ) как альтернатива существующей системе, образованной  умеренными государствами^[8]. Конечно, сейчас рано говорить о таком развитии событий, но факт возможности подобного пути свидетельствует о принципиально новых проблемах системы региональной, а вместе с ней и глобальной безопасности.

В связи с конфликтами и терроризмом в различных регионах мира по-новому встает проблема нераспространения оружия массового уничтожения, а также средств его доставки: с одной стороны, возникает опасность попадания его в руки террористов, с другой — разработки и использования нестабильными и/или непредсказуемыми государствами.

Транснационализируются не только террористические организации, но и преступность, незаконная торговля оружием, порождая «черные» и «серые» зоны мировой политики. Это красочно сформулировано героем Николса Кейджа в фильме «Оружейный барон», когда он признается, что создавал такие сложные схемы поставок оружия в развивающиеся страны, что часто сам не понимал, действует ли он законно, или нет.

Другим новым явлением в области безопасности стало масштабное вовлечение частных военных компаний в различную деятельность в конфликтных регионах. Вооруженные частные подразделения все чаще привлекают для охраны военных объектов, сопровождения гуманитарных грузов и т.п. Во время военной операции США в Ираке в 2003 г. каждый десятый человек, вовлеченный в нее с американской стороны, был из, так называемых, частных компаний по обеспечению безопасности (private security cоmpanies, PSC, или иногда используется название private military cоmpanies, PMC). Они решали  вопросы логистики, обучения персонала и т.п. Еще более масштабное привлечение частных военных компаний в Ирак было после разгрома иракской армии. Они использовались для обучения иракских полицейских, обеспечения безопасности на нефтяных разработках, для переводов при допросе военнопленных и т.п.^[9]. 

К услугам частных военных компаний обращаются не только государства, но и представители ТНК, которые нанимают их для охраны своих объектов; повстанцы, в частности, для обучения военному делу; межправительственные организации для помощи в организации миротворчества и др. В результате наблюдается своеобразная «приватизация» безопасности, что является еще одним свидетельством размывания Вестфальской политической системы мира, где сфера безопасности — прерогатива государства.

Само по себе привлечение частных  компаний при решении военных проблем, а также вопросов, связанных с безопасностью, не является чем-то абсолютно новым. В той или иной форме и степени такое было и ранее. Однако, начиная с 1990-х гг. в этой области произошли качественные изменения. Прежде всего следует отметить, что резко возросли масштабы деятельности частных компаний в военной сфере и сфере безопасности, а также расширился «ассортимент» предлагаемых ими услуг. В связи с последним И.А. Сафранчук предлагает выделять три вида компаний: «1) частные военные компании (ЧВК, private military company — PMC) — они воюют сами или помогают воевать заказчику; 2) частные компании безопасности (ЧКБ, Private Security Company — PSC) или транснациональные компании безопасности (ТНКБ, Transnational Security Company — TSC) — они обеспечивают физическую безопасность объекта или лица (лиц) на определенной территории; 3) компании, предоставляющие нелегальные услуги (КНЛУ, Non-legal Service Provider — NSP) — они выполняют функции, от которых отказываются военные в высокотехнологичных армиях»^[10]. 

Расширилось также число «заказчиков», которые стали обращаться к помощи таких частных компаний. По всей вероятности, тенденция обращения к этим компаниям за услугами будет только усиливаться. В результате, как отмечает И.А.Сафранчук, их деятельность оказалась востребованной, что и послужило стимулом к дальнейшему развитию данного вида бизнеса. Одновременно в результате окончания холодной войны, ликвидации ОВД на рынке труда оказались хорошо подготовленные военные профессионалы. Все это дало возможность частным лицам создать такие компании, которые оказались конкурентоспособными по сравнению с государственными силами. Более того, частные силы имеют ряд преимуществ: они готовы действовать в любом регионе, достаточно мобильны и гибки, поскольку не требуют длительных согласований при принятии решений^[11]. Но в этом, представляется, и их особая опасность. Будучи готовыми действовать где угодно и когда угодно, причем, в условиях научно-технической революции; решать задачи, которые не регулируются международным правом, поскольку выходят за рамки межгосударственных отношений, частные военные компании «на службе» авторитарных режимов, а также некоторых негосударственных акторов (например, радикально настроенных групп) фактически способны силовым способом воздействовать на политическую систему мира.

 Разумеется, отчасти деятельность таких компаний отслеживается и контролируется. При этом используются различные средства: деятельность спецслужб, национальное законодательство различных стран, а также международное законодательство и международное сотрудничество. Однако полностью регулировать все возникающие вопросы и проблемы в деятельности частных силовых компаний невозможно. При этом грань между законной и незаконной их деятельностью оказывается весьма тонкой, а противоречие политических интересов различных стран значительно ограничивает межгосударственное сотрудничество.

Наконец, последний аспект, который следует отметить в связи с проблемами безопасности: происходит «расслоение» не только государств, но и их ресурсного потенциала. Если ранее ведущим ресурсом была военная сила, затем экономика (послевоенное развитие Германии и Японии — яркий пример того, как государства становятся политически влиятельными за счет экономического развития), то сегодня ресурсный потенциал — крайне разнообразен. Оборотной стороной этого факта оказывается то, что проблемами безопасности охватывает самые разнообразные области — экономику, энергетику, экологию и т.п., т.е. все то, что получило название «мягкой безопасности».

Названные проблемы не снимают, конечно, с повестки дня и традиционные аспекты международной безопасности.

Расслоение государств, транснационализация и гибридизация акторов, а также научно-технические инновации проявляются в политико-экономической и финансовой сферах на глобальном уровне, что, в частности, и нашло отражение в кризисе 1997/1998 гг., а затем и в современном кризисе.

Сегодня недостатка идей и представлений относительно причин современного кризиса нет. Кризис, охвативший современный мир, — одна из наиболее дискутируемых проблем. От обсуждения финансовых его аспектов перешли к экономическим, а потом и к более общим. Несомненно, и финансовые и экономические, и другие причины повлияли на развитие кризиса. В частности, инновационные продукты, получившие широкое развитие в банковском секторе, и далеко не всегда оправданные реальным производством, внесли свой вклад в развитие кризиса. Однако, представляется, что кризис, с которым мы сегодня столкнулись, стал прежде всего следствием кризиса Вестфальской (государственно-центристской) политической системы мира и одновременно фактором, ведущим к ее дальнейшему разрушению.На интуитивном уровне то, что  финансовый и экономический кризис есть, по сути, проявление кризиса политического, чувствуется многими. Необходимо подчеркнуть только, что в отличие от других кризисов, которые порождались или сопровождались политическими кризисами, современный обусловлен не проблемами политической системой одного или нескольких государств, а именно политической системой мира как таковой.

Обращаясь к анализу кризиса конца 1990-х гг., М.В. Харкевич отмечает, что тогда С. Стрэндж возложила вину за кризис на проблемы Вестфальской системы. «На начальном этапе развития система национальных государств и рынок, по мнению С. Стрэндж, находились между собой в органичной связи. Государствам нужен был экономический рост и система кредитования, а производство и торговля нуждались в безопасности. Однако развитие экономической системы до глобальных масштабов создало, по крайней мере, три проблемы для системы государств, с которыми она не в состоянии справиться. Это управление мировой финансовой системой, защита окружающей среды и сохранение социально-экономического баланса между богатыми и сильными, с одной стороны, и бедными и слабыми, с другой»^[12]. Таким образом, одной из важнейших составляющих, которая привела к кризису оказалось противоречие между национальными интересами отдельных государств и экономической системой в целом, ставшей глобальной.

В условиях современного кризиса ситуация намного усложнилась. Сегодня мы отчетливо наблюдаем несоответствие основных принципов и правил государственно-центристской организации мира современным реалиям, для которых эти правила все чаще оказываются слишком «узкими». Выход за пределы «правил» проявляется во всех областях и экономический кризис, похоже, не является здесь исключением. Иными словами, система, в которой государства во вне «отвечали за все», перестает работать эффективно, а как следствие, мир оказывается плохо управляемым.

Все эти процессы, связанные с изменением политической системы мира влекут за собой целую цепочку новых феноменов, к числу которых относится размывание ролей (функций) акторов и их гибридизация. Ранее государства, действовали на экономической арене, но их главная задача оставалась политической, в то время как транснациональные корпорации были ориентированы на получение прибыли.

В принципе традиционные функции остались за акторами, но каждый из них все чаще и в большей степени «залезает на чужую территорию». В итоге «границы ответственности» акторов становятся все менее четкими, а поведение — более рискованным, что ведет к плохой предсказуемости и кризисам. Так, за последние время ряд государств стал заниматься несвойственной им ранее, по крайней мере в такой степени, деятельностью — «зарабатыванием» денег, и это стало одной из причин кризиса. Иными словами, государства стали работать как корпорации. В частности, по этому пути пошла Исландия, которая в большом количестве скупала европейские кампании, набирая при этом долги. В результате она оказалась на грани дефолта. В отношении частных структур существуют механизмы, препятствующие подобному рискованному поведению, но эти механизмы не действуют, если на рынке оказывается национальное государство.

Следующий важный момент в этой сфере заключается в том, что расслоение государств, возникновение непризнанных, или частично признанных государств ставит бизнес в затруднительное положение. Бизнес нередко оказывается в противоречивой ситуации. Например, компания Benetton, выпускающая одежду и аксессуары, решила развивать поставки своих товаров в Абхазию. На это резко отреагировала Грузия, заявив, что Абхазия — часть ее территории, поэтому все вопросы должны быть согласованы с грузинской стороной^[13]. Таких примеров множество.

Наконец, последнее, на что необходимо обратить внимание, говоря о политической составляющей финансово-экономической сферы. Это усиливающие масштабы транснационализации. Не только крупные транснациональные корпорации работают вне пределов национальных границ, но также средний и малый бизнес. В настоящее время примерно каждое третье предприятие среднего и малого бизнеса США и каждое седьмое Японии работает на транснациональном уровне^[14]. Они имеют достаточно гибкие, в значительной степени сетевые структуры, которые хорошо приспосабливаются к местным условиям.

Говоря об усиливающейся  транснационализации бизнеса, необходимо иметь в виду и то обстоятельство, что многое здесь зависит от региона. В целом ряде африканских стран, где ВПП на душу населения, составлял менее 100 долларов, выходить не только за рамки национальных границ, но и пределы отдельных населенных пунктов, просто не с чем. Но эта сторона как раз свидетельствует о другой тенденции — расслоении государств и регионов. 

Сегодня поиск выхода из кризиса стал задачей номер один. Однако, как правило, решения пытаются найти по принципу «симптоматического лечения», т.е. изменения отдельных правил поведения (например, предусмотреть механизмы, не позволяющие государству действовать на мировой арене подобно экономическому игроку). В определенной степени, конечно, это позволит снизить кризисную напряженность, но не приведет к решению проблемы, поскольку не затрагивает ее сущностных характеристик.

Общий вывод, к которому можно придти, анализируя политические аспекты финансово-экономической сфере, заключается в том, что в результате сдвигов, происходящих в рамках Вестфальской политической системы мира, данная сфера оказывается крайне неустойчивой.

Изменения в социально-гуманитарной сфере в связи с транснационализацией и другими описанными выше феноменами изучены, пожалуй, в меньшей степени, чем в предыдущих двух областях. Здесь пока нет таких событий, подобных террористическим атакам 2001 г. или экономическому кризису, заставивших усилить осмысление, или, по крайней мере, описание того, что произошло. Однако в целом в социально-гуманитарной сфере прослеживаются аналогичные тенденции. Их внимательный анализ тем более важен для предотвращения масштабных кризисов и смягчения негативных моментов, проявляющихся в первых двух сферах.

Одной из таких тенденций, как и в других сферах, является расширение функций акторов. В результате крупные корпорации берут на себя часть несвойственных им ранее функций, превращаются в своеобразные «государства» со своими системами образования, здравоохранения, социальной защиты и т.п. На международном уровне все активнее создаются практики социальной ответственности бизнеса, которые формируются и развиваются при поддержке ООН, о чем свидетельствует, например, появление в 2005 г. Глобального договора.

  Усиливается внимание к ценностному компоненту, что нашло явное отражение в исламистском проекте. Одновременно различные государства проявляют все больше внимания к «мягкой силе», к имиджевой стороне путем развития сотрудничества с неправительственными организациями в рамках публичной дипломатии, создания телевизионных каналов и т.п.

Сфера образования — одна из тех, где довольно ярко проявляются описанные выше феномены и тенденции. Так, Болонский процесс может служить примером того, как интеграционные процессы, инициированные на уровне государств, подписавших Болонскую Декларацию, в значительной степени реализуются на уровне университетов — негосударственных акторов. При этом европейская интеграция в области образования давно вышла за рамки ЕС, а само образование, прежде всего высшее, отчетливо приобретает политикообразующую функцию^[15].

Таким образом, политическая реальность в конце ХХ — начале ХХ1 вв. претерпела значительные изменения.  Она более не сводится к исключительно межгосударственному взаимодействию, как это было в недалеком прошлом.

Международные отношения vs мировая политика

Насколько существенны изменения современно политической реальности по сравнению с первой половиной ХХ в.? В зависимости от ответа на этот вопрос следует и определять предметное поле мировой политики. Если придерживаться точки зрения, что эти изменения относятся к периферийной сфере, а государства в полной мере по-прежнему определяют и контролируют политику во внешней сфере, то нет необходимости выстраивать новое предметное поле для науки, которая родилась в начале ХХ в., и мировая политика выступает лишь синонимом понятия «международные отношения». Более того, как иногда подчеркивается в российской литературе, понятие «международные отношения» семантически вовсе не подразумевают, что они межгосударственные. На самом деле это не так, поскольку при возникновении понятие «международные отношения» (internationalrelations) описывало отношения между государствам-нациям (nation-state), т.е. государствам в рамках Вестфальской системы.  Но главное все-таки не в семантике.

Если признать принципиальный характер современных макрополитических изменений, то за международными отношениями остается традиционной областью исследований, связанной с межгосударственными отношениями, которые составляют основную часть современной политической системы мира на сегодняшний день. Мировая политика как научная дисциплина призвана изучать политическую систему мира (макрополитический уровень) и включать в себя как деятельность негосударственных акторов, так и классические международные отношения (межгосударственные). Это точка зрения является довольно распространенной, как среди зарубежных^[16], так и отечественных авторов^[17]. Она нашла отражение и в довольно известном словаре по международным отношениям под редакцией Г. Эванса и Дж. Ньюнхэма, которые пишут, что «в отличие от международных отношений или международной политики этот термин (мировая политика — М.Л.) не относится исключительно к межгосударственным отношениям»^[18].

Тем не менее, остается вопрос: почему все же многие исследователи, которые не  видят принципиальных изменений, происходящих в современном мире по сравнению с прошлым охотно используют термин «мировая политика» в качестве синонима «международных отношений»? Почему им недостаточны рамки международных отношений?

Ответ на эти вопросы, как представляется, следует искать прежде всего в истории развития научной дисциплины «международные отношения». Эта область в разных странах изначально развивалась на базе различных научных дисциплин — права, истории, социологии и др. Затем, по мере развития научного взаимодействия между странами, нередко стали подчеркивать междисциплинарный характер международных отношений, указывая, что это область знания, включающая в себя исторические, экономические, юридические и другие политологические дисциплины.

Принцип междисциплинарности укрепился в отечественных работах по международным отношениям. В 1969 г. в СССР на страницах журнала «Мировая экономика и международные отношений» прошла дискуссия относительно междисциплинарности^[19]. Она расширила представления о предмете, который ранее в СССР сводился фактически к историческому анализу международных отношений. В дальнейшем, правда, международные проблемы стали описываться скорее с точки зрения многодисциплиплинарного, а не междисциплинарного подхода. Впрочем, такое положение было характерно не только для отечественной науки, но,  хотя может быть и в несколько меньшей степени, также для западных исследований.

Принцип междисциплинарности, несомненно, сыграл свою позитивную роль, дав возможность учитывать влияние различных факторов на международную среду, особенно тем, кто занят практической работой. Этот принцип очень важен при подготовке кадров в области международных отношений, поскольку позволяет будущим специалистам хорошо ориентироваться в международной проблематике. Поэтому в настоящее время он нередко лежит в основе университетских программ по международным отношениям. Так, междисциплинарности строго следуют, например Парижский институт политических наук (Institut d’Etudes Politiques de Paris, IEP — Sciences Po), Московский государственный институт международных отношений, а также другие российские университеты, ведущие подготовку по направлению «международные отношения».

В то же время при определении предметной области научной дисциплины принцип междисцилинарности оказывает плохую услугу: политическая составляющая, являющаяся главной для международных отношений, «растворяется» среди других. Понятие «мировая политика» дает возможность четко обозначить предметную область. В самом ее названии содержится указание на то, что она призвана изучать именно политическую компоненту современного мира при учете, разумеется, достижений смежных областей знания, которые, кстати, сформировали свои дисциплины — мировую экономику, международные экономические отношения, международное право и т.д. В необходимости более четкого определения предметной области видится основная причина того, что многие исследователи, работающие в разных теоретических традициях, склонны использовать понятие «мировая политика».

Определив предметную область мировой политики, мы сталкиваемся с другой проблемой: как мировая политика соотносится с политологией, которая еще до возникновения международных отношений в качестве научной дисциплины вычленила политический аспект, правда, фактически ограничив его рамками национального государства? И здесь вновь необходимо обратится к истории формирования и развития науки, но теперь уже двух дисциплин — международных отношений и политологии.

Политология, в отличие от международных отношений, была сосредоточена на изучении политической системы самих государств и политических процессов, протекающих на национальном уровне. Все, выходящее за пределы национальных границ, долгое время оставалось на периферии научного интереса политологов и фактически было отдано «международникам», хотя политологи сохраняли в незначительном объеме международную проблематику и на уровне отдельных исследований, и в учебной литературе^[20]. Акцент обеих дисциплин на государстве не был уникальным. Практически все социальные науки Х1Х — ХХ вв. оказались ориентированными на изучение государства и межгосударственных отношений^[21].

В результате две научные дисциплины — политология и международные отношения до второй половины ХХ столетия существовали в значительной степени параллельно друг другу, поскольку объекты исследования этих дисциплин были различны, хотя их представители часто работали на одном факультете. Пожалуй, лишь сравнительная политология, занимавшаяся сравнительным изучением политических систем разных стран, по объекту исследования была близка международным отношениям, точнее той ее области, которая изучала проблемы отдельных стран и регионов (areastudies)^[22]. Однако и здесь полноценного диалога не получилось: слишком различен был понятийный аппарат двух развивающихся самостоятельно научных дисциплин. Итогом всего этого стало формирование отдельных профессиональных сообществ, как на национальном уровне, так и на международном — International Political Science Association у политологов и International Studies Association, ISA (формально Североамериканская ассоциация, но, по сути, международная) — у «международников», со своими профильными журналами, конференциями и т.д.  Такое разделение во многом продолжается и в настоящее время, хотя, конечно, существует «пересечение» проблематик, и можно назвать имена С. Хантингтона, Р. Даля и других авторов, прежде всего современных, которых трудно однозначно отнести к «международникам» или политологам.

Первый достаточно устойчивый взаимный интерес политологов и «международников» друг к другу обнаруживается в конце 1960-х — начале 1970-х. В этот период, с одной стороны, происходит активизация негосударственных акторов, развиваются процессы интеграции, все больше размываются границы между внешней и внутренней политикой. С другой стороны, «совместное существование» политологов и специалистов в области международных отношений на одних факультетских территориях в университетах приносит свои плоды. В результате появляются исследования, показывающие, что внешняя и внутренняя политика представляют собой целостность. Среди них работа Г. Аллисона^[23], который на примере анализа Кубинского кризиса 1962 г. продемонстрировал, что внешняя политика государства должна рассматриваться как взаимодействие и конкуренция различных структур внутри государства. Было показано, что национальный интерес вырабатывается путем компромиссных решений различных групп, а не является изначально заданным. Позднее Р. Патнэм обнаружил, что международные договоры, которые заключает государство, являются своеобразным «двойным компромиссом», с одной стороны, между государствами, подписывающими договор, а с другой — внутри каждого государства, т.к. международный договор требует согласования между различными ведомствами, ведущими политическими партиями и т.п.^[24].

Одновременно в 1970-е годы исследователи, которые занимались изучением международных отношений, обратили внимание на возрастание роли экономического фактора в мире. Толчком к интенсификации этих работ послужил энергетический кризис 1973-1974 гг. В последующие годы стали активно проводиться исследования по выявлению взаимосвязи между внутренней политикой разных стран и международной политической экономией. Вопросы, которые изучались в рамках этого направления, были ориентированы на анализ детерминант внешней экономической политики государств и стратегий различных корпораций. Большинство исследований носило эмпирически характер. В них анализировались конкретные случаи, которые имели место в странах Латинской Америки и других регионах. В целом эти исследования показали, что внутриполитическая организация государства оказывает существенное влияние на экономическое поведение, как на национальном, так и на наднациональном уровнях^[25].

Между политологией и международными отношениями стало выстраиваться, хотя и узкое, но все же некое единое поле. Новым толчком для его развития послужили события в Советском Союзе конца 1980-х годов, других бывших социалистических странах, а также окончание холодной войны. Становилось все более очевидным, что по-отдельности ни политологи, ни «международники» не могут адекватно проанализировать и понять суть произошедшего, а тем более спрогнозировать подобные политические сдвиги в будущем. По поводу последнего аспекта в довольно язвительной форме высказался американский историк Дж. Геддис^[26], обвинив фактически политическую науку и международные отношения в несостоятельности.

В ответ последовал, в том числе, и призыв к созданию единой политической науки, объединяющей специалистов в области международных отношений и политологов. Об этой единой политологии заговорили в 1990-е гг. американские исследователи, в частности, Е.Милнер^[27] и особенно интенсивно Б. де Москито,^[28] когда в 2000 г. он стал Президентом Ассоциации международных исследований (International Studies Association, ISA). Поднималась эта проблема и в отечественных публикациях^[29]. Следует подчеркнуть, что конкретных работ, которые выполнены на пересечении внутри- и внешнеполитической проблематики, огромное множество. В данном случае речь идет именно о построении единой научной дисциплины.

Формирование единой политологической дисциплины упирается не только в проблемы, имеющие научный характер, но также в организационные вопросы. Разделение международных отношений и политической науки имело институциональные аспекты, а значит, возможное слияние их будет затрагивать статусные, финансовые, организационные и другие интересы множества людей. Особенно эти вопросы оказываются чувствительными для наиболее разветвленной и институционализированной американской науки. Именно поэтому американские и европейские исследователи, предпочитают не проводить жесткого различия между мировой политикой и международными отношениями. Возможно, причины этого как раз в том, что такое различение может весьма болезненно затронуть институциональные основы развития американской науки со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Иное положение дел сложилось в отечественной науке. Международные отношения оказались здесь «старше» политологии с точки зрения формирования большинства основных признаков институциализации научной дисциплины. В Советском Союзе существовали институты Академии наук, занимающиеся изучением международных отношений, были профессиональные журналы, велась подготовка кадров. Правда, делалось все это в основном историками. 

Отечественная политология фактически институциализируется только в 1990-е годы, хотя, конечно, и ранее выпускались отдельные работы,  существовала Советская ассоциация политических наук, а в 1979 г. в Москве даже прошел ХI Конгресс Международной ассоциации политических наук.

Похоже, что именно небольшие масштабы и относительно слабая степень институциализации позволили отечественным исследователям довольно легко открыть дискуссию о понимании того, что собой представляет мировая политика. Однако выстроить предметное поле политической науки, которая бы объединила исследования субнационального, национального и наднационального уровней политики вряд ли в силах  какой-либо одной национальной школе. С этой задачей можно справиться лишь совместными усилиями исследователей из разных стран.

^[1] Грум Дж. Растущее многообразие международных акторов / Международные отношения: социологические подходы // Под ред. проф. П.А.Цыганкова. — М.: Гардарика, 1998. — С. 222-239.

^[2]Poggi G.States and state systems: democratic, Westphalian or both? / Review of International Studies (2007), 33: 577-595 Cambridge University Press doi:10.1017/S026021050700767X Published online by Cambridge University Press 24 Sep2007

^[3]Мельвиль А.Ю. Разбегающаяся политическая вселенная / Эксперт № 9 (503), 2006. http://www.expert.ru/printissues/expert/2006/09/razbegayuschaiyasya_politicheskaya_vselennaya/

^[4]Keohane R. O., Nye, J.S. Transnational Relations and World Politics. — Cambridge (MA): Harvard Univ. Press, 1972.

^[5] Зегонов О.В. Роль «глобальных» СМИ в мировой политике. Диссертация на соискание ученой степени канд. полит наукю — М.: МГИМО (У). — 2009.

^[6] Baran Z. Fighting the War of Ideas.Foreign Affairs, November/December, Vol. 84, # 6, 2005

^[7]Най Дж. Мягкая сила: Средство достижения успеха в мировой политике. — М.:  Тренд, 2006.

^[8] Шумилин А.И. «Взаимодействие стратегий России и США на Большом Ближнем Востоке: проблемы сотрудничества и соперничества». Диссертация на соискание ученой степени доктора полит. наук. — М., 2009.

^[9]Avant D. The Market for Force: The Consequences of Privatizing Security. — Cambridge: University Press, 2005.

^[10] Сафранчук И.А. Феномен «частной силы»: последствия для государственных и негосударственных акторов / Приватизация мировой политики: локальные действия — глобальные результаты // Под ред. М.М. Лебедевой. — М.: Голден Би, 2008.

^[11] Сафранчук И.А. Феномен «частной силы»: последствия для государственных и негосударственных акторов / Приватизация мировой политики: локальные действия — глобальные результаты // Под ред. М.М. Лебедевой. — М.: Голден Би, 2008.

^[12] Харкевич М.В. «Круглый стол». — Вестник МГИМО (У). — 2009. — № 5.

^[13] http://www.interfax.ru/politics/txt.asp?id=82144

^[14] Fujita M. Small and Medium-sized Transnational Corporations: Salient Features // Small Business Economics — №7. — 1995. 

^[15] Лебедева М.М. Политикообразующая функция высшего образования в современном мире / Мировая экономика и международные отношения. — 2006. — № 10. С. 69-75.

^[16]См., напр.,  Kegley Ch. W., Wittkopf  E. R. World Politics: Trend and Transformation. Ninth Edition. — Belmont: Thomson/Wadworth, 2004; Evans G., Newnham J. Dictionary of International Relations. London: PenguinBooks, 1998. — С. 578.

^[17] См., напр., Цыганков П. А. Политология и наука о международных отношениях: проблема разграничения предметных областей // Социально-политический журнал. 1995. № 5. С. 57–65; Лебедева М.М. Мировая политика. — М.: Аспект Пресс, 2003.

^[18]Evans G., Newnham J. Dictionary of International Relations. London: Penguin Books, 1998. — С. 578.

^[19] Проблемы теории международных отношений // Мировая экономика и международные отношения, 1969. - №  9. — С. 88-106; продолжение № 10. — С. 78-99.

^[20] Обычно в учебниках по политологии международная проблематика дается последней главой, хотя есть и исключения (см., напр. А.И. Соловьев. Политология: Политическая теория, политические технологии. учебник для студентов вузов. — М.: Аспект Пресс, 2003.

^[21] Фергюсон Й. Глобальное общество в конце двадцатого столетия // Международные отношения социологические подходы / Под ред. проф. П.А.. Цыганкова. М. Гардарика, 1998. — С. 195-221.

^[22] Подробнее см. Лебедева М.М., Мельвиль А.Ю. Сравнительная политология, мировая политика, международные отношения: развитие предметных областей // Полис. — 1999. -  № 4. — С. 130-140.

^[23] Allison G. Essence of  Decision: Explaining the Cuban Missile Crisis. — Boston: Little& Brown, 1971.

^[24] Putnam R. Diplomacy and Domestic Policy: The Logic of Two-Level Games // International Organization. — 1988.  — V. 42. — N 3 (Summer). — P.427-460.

^[25]Подробнее см. Katzenstein P.J., Keohane R.J., Krasner St.D. International Organization and the Study of World Politics // International Organization. — 1998. — V.52. — N 4. — P. 645-686.

^[26] Gaddis J.L. International Relations Theory and the End of the Cold War // International Security. — 1992. — V. 17. — P. 5-58.

^[27] Milner H.V. Rationalizing Politics: The Emerging Synthesis of International, American, and Comparative Politics // International Organization. — 1998. — V.52. — N 4 (Autumn). — P. 759-786. Bueno de Mosquita B. Princeples of International Politics: People’s Power, Preferences, and Perceptions. -  CQ Press, Washington, 2003, 2^nd edition.

^[28] Werner S., Davis D., de Mosquita B. Desolving Boundaries: Introduction // International Studies Review. — 2003 Dec. –V.5. — # 4. — P.1-8;

^[29] Лебедева М.М., Мельвиль А.Ю. Сравнительная политология, мировая политика, международные отношения: развитие предметных областей // Полис. — 1999. -  № 4. — С. 130-140; Лебедева М.М. Проблемы развития мировой политики // Полис. — 2004. — № 5. — С. 106-113; Мельвиль А.Ю. Еще раз о сравнительной политологии и мировой политике// Полис. — 2004. — № 5. — С. 114-119;  Ильин М.В. Слуга двух господ// Полис. — 2004. — № 5. — С. 120-130.